А ведь не зря мы с тобой о сказках говорили, ох не зря!
Сами ведь в очередной оказались. Только нет здесь ни лягушки-царевны, ни
Кащея Бессмертного, ни Бабы Яги...
Наша сказка куда страшнее. Окружили тебя змеи, гады ползучие. Речи черные в уши вливают да перед тобой извиваются. А ты веришь их речам, внимаешь и забываешь обо мне.
А ведь я знаю больше, чем кто-либо. Знаю, почему ты для них так важен и почему тебя ко мне не пускают... Знаю, что ты потеряешь и что обретешь, и о чем до конца дней своих жалеть будешь.
Но не могу помочь ничем: ни словом, ни делом прорваться, ни весточку передать. И бродишь ты околдованный, лихими наветами убежденный да неприкаянный...
И где бы найти того сказочника, того жестокого и усталого от существования демиурга, которому на свете скучно и он судьбами развлекается. Того, кто нашу историю пишет, словно в шахматы играет. И нет на него ни креста, ни меча, ни управы.
А мы - только пешки. А ты - околдован. А я...
Наша сказка куда страшнее. Окружили тебя змеи, гады ползучие. Речи черные в уши вливают да перед тобой извиваются. А ты веришь их речам, внимаешь и забываешь обо мне.
А ведь я знаю больше, чем кто-либо. Знаю, почему ты для них так важен и почему тебя ко мне не пускают... Знаю, что ты потеряешь и что обретешь, и о чем до конца дней своих жалеть будешь.
Но не могу помочь ничем: ни словом, ни делом прорваться, ни весточку передать. И бродишь ты околдованный, лихими наветами убежденный да неприкаянный...
И где бы найти того сказочника, того жестокого и усталого от существования демиурга, которому на свете скучно и он судьбами развлекается. Того, кто нашу историю пишет, словно в шахматы играет. И нет на него ни креста, ни меча, ни управы.
А мы - только пешки. А ты - околдован. А я...